art. "A păstra şi a respecta moştenirea" (despre valorificarea moştenirii clasice) (1962, (text preluat din materialele pregătite pentru publicare))

revista "Voprosî literaturî", Moscova	1962
art. "A păstra şi a respecta moştenirea" (despre valorificarea moştenirii clasice) (1962, (text preluat din materialele pregătite pentru publicare))
	Author : Lupan Andrei - scriitor, preşedinte al Uniunii Scriitorilor din Moldova(1946-1955; 1958-1961)
updated: 2007-04-15 15:01:13

А. ЛУПАН

БЕРЕЧЬ И УВАЖАТЬ НАСЛЕДИЕ

Нигде ценности передовой культуры прошлого не охраняются столь заботливо, как в нашей стране. Традицией стало у нас воспитание в людях чувства гордости за великих созидателей нашей многонациональной классической литературы. Вечно живые творения Пушкина, Толстого, Шевченко, Эминеску, Крянгэ, Руставели и многих других писателей - это неоценимое наше богатство, без освоения которого невозможно понимание и художественное познание мира подрастающим поколением, его духовное развитие.
Мы не украшаем несвойственными им достоинствами творчество и деятельность наших классиков. Они не нуждаются в запоздалом "исправлении" их ошибок, в "выпрямлении" их пути, в замалчивании противоречий или ограниченности их мировоззрения, связанных с эпохой, со сложными условиями общественно-политической борьбы. Марксистская наука позволяет нам наиболее полно и объективно раскрыть роль того или иного писателя и для его эпохи и для нашей современности, освободить его творчество от всяческих националистических, буржуазно-либеральных толкований и фальсификаций.
Советское литературоведение имеет громадный опыт в этом отношении. Поэтому и трактовка литературного наследия у нас освобождена от двусмысленности и от компромиссов перед исторической правдой. Неизбежные колебания, отсталые взгляды или даже реакционные высказывания отдельных классиков не отождествляются с великим смыслом и с бессмертной ценностью их творений. Именно поэтому через печать, через школу мы пропагандируем произведения классиков как ценности той прогрессивной демократической культуры, о которой с гордостью писал В.И.Ленин.
Об этих бесспорных истинах приходится напомнить в связи с дискуссией в Молдавии, о которой писал Ю.Кожевников в статье "Бережно относиться к классическому наследию". У нас в республике давно вызывала недоумение те бесцеремонность и, скажем прямо, неприязнь, с которой кое-кто отзывался о лучших представителях нашей классической литературы.
Творчество классиков, их мировоззрение надо изучать. Можно и нужно спорить об этих проблемах. Но какой смысл будет вести этот спор, если мы ограничимся тем, что прикрепим нашим крупнейшим писателям этикетки: "идеологи феодального класса" и "идеологи буржуазии"? В таких "дискуссиях" не трудно выплеснуть и младенца из злополучного корыта.
В свое время республиканская газета разоблачала "молдавского феодала Григория Уреке", одного из основоположников молдавской историографии и молдавской литературы. Об Г.Асаки, К.Стамати, А.Хашдеу, В.Александри, К. Негруци, М.Когэлничану, Б.П.Хашдеу писалось: "все эти мыслители не являлись идеологами трудящихся масс, а выражали интересы господствующих классов /феодалов буржуазии/", предлагалось "вскрыть классовое лицо" писателей-летописцев М.Костина, Н. Костина, И. Некулче, выступавших против турецкого ига, и т.д.
Иногда невольно создавалось впечатление: некоторые авторы будто соревнуются - кто из них более смело и решительно "выведет классиков на чистую воду". Действительно, можно читать, любить, восхищаться бессмертными творениями Гете, воссоздавать, по ним картину эпохи. Однако можно также оставить все это в стороне и называть поэта крупным бюргером. Не будет великого писателя, будет какой-то ничего не говорящий нам сегодня "представитель" неприятного сословия. Но разве это называется классовым подходом к литературе прошлого? Зачем нам тогда читать и прививать любовь нашим детям к "идеологу буржуазии", скажем, Василию Александри? Или к "молдавскому феодалу" Иону Некулче?
Авторы некоторых статей стали утверждать, что если наши писатели-классики и критиковали современное общество, то не с точки зрения народа, а с точки зрения классовых позиций тех или иных прогрессивных слоев боярства или буржуазии. "Бесспорно, во взглядах каждого из них /писателей - А.Л./ есть нечто более или менее прогрессивное /для своего времени/", - читаем в статье "К вопросу о правильном освещении общественно-политической мысли в Молдавии", но авторам статьи кажется просто невероятным, чтобы Б.П.Хашдеу, например, защищал интересы крестьянства, ибо он только "считал себя выразителем интересов крестьянских масс". Критические мотивы в творчестве А.Донича, К. Стамати, Г.Асаки объявляются тем, что эти писатели "были дальновидными представителями своего класса" и "во избежание революционных потрясений требовали лишь некоторого смягчения крепостнического гнета и поощряли развитие наук в Молдавии".
Мысль о том, что писатели-классики лишь считали себя выразителями интересов масс, а на самом деле были идеологами господствующих классов, является лейтмотивом статьи. Авторы ее пишут: "Раскрытия требует не только осознанная, своекорыстная защита ими интересов господствующих классов, но и их неосознанная классовая позиция. Надо ли говорить, что от народности классической литературы ту ничего не остается". Все подавляется защитой узких классовых интересов: осознанных или неосознанных! Под "неосознанные" же классовые интересы можно подвести все, что угодно, любые субъективистские построения. Удивительно ли, что дискуссия о классическом наследии вылилась в кампанию развенчивания и дискредитации писателей-классиков.
Что же касается исследований современных литературоведов, то тут нередко убедительность аргументов, глубину анализа заменяли хлесткие и безапелляционные формулы, обвинения в методологических и политических ошибках. Газеты и журналы порой предоставляли трибуну людям, далеким от принципиальности и подлинных интересов науки, избравшим своим орудием крикливость и бесцеремонное приклеивание ярлыков. Например, Н.Романенко, автора монографии "Б.П.Хашдеу", обвиняли в том, что книга его "далека от марксизма, переписана из старых изданий буржуазной Румынии". И хоть бы один пример, подтверждающий это кощунственное обвинение! А между тем книга Н.Романенко - добросовестный марксистский труд о жизни и творчестве видного нашего писателя. И у нас и в Румынии литературная общественность дала этой книге высокую оценку.
"Приемы" такой критики можно проиллюстрировать еще одним примером. В книге Н. Романенко приведена цитата из памфлета Б.П. Хашдеу "Министр народного образования", в котором писатель разоблачал деспотизм и тиранию: "Поистине одаренные люди не могут быть деспотизма - их гениальность состоит именно в том, что они угадывают волю коллектива и становятся его выразителями: никто из них не попадает в положение раба: они являются орудием своего века, нации, человечества. К диктатуре питают страсть только ничтожества". Из этой цитаты критики вырывают одну фразу: "К диктатуре питают страсть только ничтожества", - и, увидя в ней великую крамолу, обвиняют автора в непонимании той истины, что "пролетарская диктатура является тоже диктатурой, без которой мы не могли бы сбросить капиталистическое господство", и в том, что он "пропагандирует среди читателей" ошибочные взгляды Хашдеу!
Некоторые авторы, считая себя чуть ли не единственными иследователями давних, исторически сложившихся связей русской и молдавской культуры, пытались спекулировать на этой важной проблеме и стали обвинять других литературоведов в том, что они якобы злостно игнорируют эти благотворные связи.
Насколько это обвинение было тенденциозным, убедительно показал Ю. Кожевников, на примере "История молдавской литературы". Можно привести, к сожалению, слишком много примеров из печатных и устных выступлений. Но в этом нет надобности. И так ясно, что некоторые критики старались не выяснять сложные вопросы нашего классического наследия, а скорее запутать их. Трудно объяснить почему могла развернуться в таких необузданных масштабах эта "дискуссия". Но одно полезно и необходимо знать: дискуссию сбили с правильного пути и запутали люди, старавшиеся подменить анализ научных данных своими субъективистскими схемами. Их раздражали и даже озлобляли факты, потому что эти факты не согласовывались с их предвзятой схемой. Случилось так, что писатели республики и писательская организация не участвовали в дискуссии. То же случилось в основном со многими литературоведами: они писали работы о классиках и поэтому "участвовали" только как обвиняемые и виновные за "искажения".
Основные усилия были приложены к тому, чтобы "оформить" для общественного мнения весь груз тяжких обвинений, брошенных в адрес Н.Романенко, Г.Менюка, В.Коробана и других, и чтобы "оформление"1 это оказалось окончательным и бесповоротным. До объективности ли тут!
В работах о классическом наследстве, вышедших в Mолдавии было немало недостатков и ошибок /тут сказалось и то обстоятельство, что на протяжении долгого времени у нас пренебрегали наследствием классиков/. Нельзя не отметить невысокий теоретический уровень этих работ, слабость эстетического анализа, поверхностные оценки мировоззрения художника, когда за ограниченностью общественно-политических взглядов писателя критики не видели богатого мира его художественного творчества.
С другой стороны, подчас, вместо того чтобы показать путь писателя по всей его сложности, авторы выбирали лишь наиболее прогрессивные факты, не раскрывали и не объясняли противоречия художника и мысли теля.
Надо сказать, что усиленное внимание к социальному содержанию литературы, к таким вопросам, как роль писателей прошлого в общественной жизни страны, в идейной борьбе того времени и т.д., было правильным, плодотворным. Но решение этих вопросов нередко предлагалось весьма путаное.
Положение исправили в какой-то мере монографические работы об И. Крянгэ, А. Руссо, В. Александри, Б.П. Хашдеу, И. Некулче, а также "История молдавской литературы". При всех своих недостатках эти исследование - существенный шаг вперед в молдавском литературоведении. Это первые в республике марксистские работы о нашем классическом наследии, первая более или менее серьезная попытка разобраться в нем. Это ценные пособия для школ и вузов, и место этих книг в культурной жизни республики весьма значительно. Критика должна была помочь в исправлении многих недочетов этих книг и подойти к их оценке с позиций доброжелательности, принципиальности, научности.
Даже бегло читая "Историю молдавской литературы", нетрудно убедиться, что главный изъян книги - это именно примитивное социологизирование и вульгаризаторский подход к художественному творчеству, пренебрежение его спецификой. Но, как ни странно, в ходе дискуссии критика была направлена не на исправление этих ошибок, а на усугубление их.
Никто не обратил внимание на то, что вместо эстетического анализа конкретных произведений в ряде глав нам преподносят стереотипные схемы, по которым не только нельзя определить подлинное творческое лицо писателей, но и просто искажается сущность их произведений. Например, прочитав три главы, посвященные баснописцам Стамати, Доничу, Сырбу /авторы глав - А.Пензул, И.Грекул/, просто невозможно понять, что это за писатели. Все они разоблачают богатых, сытых эксплуататоров, все они защитники трудового народа. Что же касается художественных особенностей их произведений, то о них не дается никакого представления.
Известно, как на протяжении веков кочевали в баснях разные сюжеты и образы. Если не касаться сущности, пересказывать лишь сюжет, невозможно отличить Крылова от Лафонтена, Эзопа от Флориана, Донича и Стамати от всех остальных,- басни разных писателей будут выглядеть как простое подражание. А ведь в жанре басни, как правило, очень ярко проявляется самобытный гений того или иного художника, воздействие на него народного творчества, обогащение поэтики, литературного языка за счет фольклора и т.д.
А вот как представлены в "Истории молдавской литературы" наши баснописцы. О Дониче читаем:
" В своих баснях Донич разоблачает социальную несправедливость, осуждает угнетателей народа. Он бичует тех, кто увлекшись мнимым блеском "культуры" верхушечных слоев Запада, потерял чувство национального достоинства, чувства патриотизма.
Паразитизму и безнравственности дворянства Донич противопоставляет частную жизнь людей труда. Эта идея развита в баснях "Листья и корни", "Коршун и пчела", "Пруд и река" и др.
В обществе с антагонистическими классами рабочие своим тяжелым трудом кормят эксплуататоров. В этом идея басни "Листья и корни" /стр. 216/.
О Стамати:
Он жестоко критикует разные стороны общественной жизни, разоблачает паразитизм бояр, критикует нравы продажных судей. Стамати защищает народ, представляя его как основу общества. В баснях "Листья и корни", "Коршун и пчела", "Лев и комар" показана основополагающая роль народа в общественной жизни. В баснях ''Волк и пастух", "Хапуга" Стамати критикует двуличность бояр- государственных вельмож и "святых монахов" /стр. 194/.
Об Ионе Сырбу:
" У Сырбу, как и у Донича и Стамати, найдем басню "Листья и корни", в которых автор показывает, что народ, его труд есть главный источник богатства в обществе. "Если корень высохнет, ни вас, ни дерева не будет" - пишет в заключении басни Сырбу, подчеркивая, что жизнь зависит в первую очередь от корней" /стр. 226/.
Получается, что все эти баснописцы на одно лицо. Своеобразие и мера их таланта, их место в истории литературы совершенно не раскрыты. А ведь это писатели очень разные! Нельзя не сказать и о том, что причислять их к когорте убежденных и последовательных борцов за народ нет никаких оснований.
Эти главы, к сожалению, снижают идейный и литературный уровень данной книги.
Еще более наглядно такая вульгарно-социологическая трактовка басен Донича выражена в предисловии И.Грекула к "Избранным произведениям" писателя /Кишинев, 1952, на молдавском языке/. Там же можем прочитать: "Донич ясно показывает всепобеждающую силу масс, показывает решающую роль трудового народа, который производит все богатство общества..." И далее о той же басне "Листья и корни" утверждается: "Как мы видим, Донич ставит первый камень в основу классовой борьбы в Молдавии /стр. 6/. А о басне "Волк и пастух" говорится: "Из этой басни ясно видно, что автор выступает против "львиных" приказов, то есть против диктатуры класса в деревне" /стр.7/.
Это, пожалуй, наиболее яркие, но отнюдь не единственные примеры примитивного подхода к произведениям. Социологическая схема вместо целостного художественного анализа - весьма распространенное у нас явление. Однако в ходе дискуссии сам этот вульгарно-социологический подход никаких сомнений ни у кого не породил. Возражения вызвала социологизация, так сказать, "улучшающая" мировоззрение классиков. Критики, касаясь работ И.Грекула о Стамати и Дониче, обращали внимание лишь на то, что он "улучшает" мировоззрение этих писателей. Сам же принцип примитивного рассмотрения произведения, когда все содержание его сводится к схеме "расстановка классовых сил", а из басни "Листья и корни" сочиняется классовой борьбы в Молдавии, представляется им совершенно закономерным.
Просчеты такого рода особенно отчетливо выявились и при рассмотрении книги В. Коробана и Е.Руссева "Летописец Ион Некулче" /Кишинев, 1958/. Критики тут не только не выступили против социологического схематизма и вульгаризаторства, но всячески толкали к нему.
Книга В.Коробана и Е.Руссева - серьезная работа, но в ней есть противоречия, ошибочные утверждения, написана она неровно. Нельзя не согласиться с авторами, когда они высоко оценивают летопись Некулче: "Труд нашего летописца является одним из ценнейших исторических источников как для ознакомления с общественным мнением страны, так и для изучения развития общественно-политической мысли в Молдавии первой половины XVIII века. Наконец летопись И.Некулче - непревзойденный памятник нашей древней культуры"/стр. 74-75/.
Действительно, летопись Некулче - яркий документ патриотической борьбы за независимость Молдавии, за освобождение ее из-под власти турок, это образец великолепной художественной прозы. Некулче обличает продажных господарей, с огромной художественной силой показывает страдания родины под чужеземным игом. И совершенно правильно пишется в книге В.Коробана и Е.Руссева, что читателя "глубоко волнуют те стороны летописи, на которых автор рассказывает о тяготах, переносимых страной, о тяжелой доле бедняцкой, о земле Молдавской, угнетенной грабежами и опустошениями, о слезах бедняков, которые ни солнцу, ни ветру не осушить, об оброках, данях и бесчисленных напастиях, тяжело ложившихся на плечи бедняков и угнетенных" /стр. 132/.
Высокая патриотическая идея, замечательный талант писателя определяют народность этого классического памятника нашей литературы. Об этом хорошо сказал исследователь летописи Некулче - румынский академик Йоргу Иордан /слова эти приводятся в книге/: "...Некулче - писатель всецело народный в полном смысле этого слова. Народным как содержание его произведения, так и исполъзуемые им средства выражения своих мыслей; содержание народно, так как оно свидетельствует о том, что интересы и чаяния народа, сыном которого он является, весьма близки и понятны летописцу; средства же выражения народны, так как летописец использует не только свой родной язык, язык всего народа, но и народные стилистические приемы. Следуя, как и все писатели, этому правилу... Некулче сумел благодаря своему врожденному таланту создать ценное произведение, по праву стоящее рядом с лучшими образцами нашей классической литературы" /стр. 188/.
Многие наши писатели-классики называли Некулче своим учителем, о нем восторженно писал М.Садовяну, исторические легенды из его летописи используют и современные писатели.
Но вот авторы книги, стремясь критически подойти к наследию классиков и показать их классовую ограниченность, начинают рассматривать мировоззрение Некулче. Третья глава книги "И.Некулче -идеолог феодального класса Молдавии" вся построена на вульгарно-социологическом "разоблачении": Некулче "является типичным представителем феодального класса вообще, крупного родовитого молдавского боярства-в частности. Как и его предшественники на поприще молдавской историографии, наш летописец своей работой преследует цель идеологического оправдания феодального строя со всеми присущими ему экономическими, социально-политическими и юридическими институтами" /стр.76/; курсив мой-А.Л./.
"Летописец со всей определенностью заяляет, что господари "являются господами и помазанниками божьими", - читаем на стр. 77. Из этого положения, которое действительно свидетельствует о классовой и исторической ограниченности Некулче - сына своего времени, - делаются весьма грозные выводы: "Эта провиденциалистская теория тем более была по нраву феодалам, что она оправдывала и феодальный строй со всегда сопутствующими ему произволом, несправедливостью и насилием, которые должны были безропотно выносить эксплуатируемые феодалами трудящиеся массы. Раз все предопределено богом, значит, закономерна и эксплуатация большинства меньшинством, ибо такова уж воля "всевышнего". Следовательно, всякая попытка ниспровергнуть этот строй означала бы сопротивление воле "всевышнего", сотворившего все на земле и предопределившего каждому свою судьбу" /стр. 79/.
Даже глубокое сострадание, высказанное Некулче по отношению к угнетеному народу, подвергается всяческому сомнению: "Упоминание о слезах бедняков, которые ни солнце, ни ветер осушить не могут, не является случайным в его летописи. Несмотря на то, что Некулче был сторонником феодального строя со всеми присущими ему институтами принуждения, все же он предстает на страницах летописи решительным противником крайностей, к которым прибегали феодалы в своих отношениях с эксплуатируемыми массами. Такое отношение в свою очередь, вызвано было твердым убеждением, что ограничение самоуправства, широко применяющегося феодалами, привело бы к уменьшению недовольства эксплуатируемых масс, а порождаемая чрезмерным угнетением классовая борьба потеряла бы несколько в своей интенсивности, и в результате всего этого благосостояние феодалов стало бы более прочным. Отсюда-то и проистекает сострадание к обездоленным, чувство, которое согревает его летописный рассказ. Эти же соображения и побуждают Некулче предупреждать феодалов Молдавии несколько умерить свои ненасытные аппетиты" /стр. 83/.
Конечно, вполне закономерно стремление авторов показать, что Некулче - крупный боярин и государственный деятель, человек к тому же религиозный - был ограничен временем и своим классом в своих прогрессивных воззрениях. Но я склонен считать все же, что цель Некулче была более благородной и прогрессивной, чем "оправдание феодального строя со всеми присущими ему... институтами". Мне кажется, что нельзя подменять классовой корыстью великую просветительную цель, которая в период турецкого ига была в высшей степени благородной и прогрессивной: понять самосознание народа, развить идеи национально-освободительной борьбы.
Правильно утверждается в книге, что концепция власти у Некулче была провиденциалистской. Но дальше на многих страницах идет разоблачение классового смысла этой концепции и все это разоблачение направляется прямо в адрес летописца, будто во всех преступлениях церкви а самовластия виноват именно он, будто он в свою концепцию сознательно вмещает все мракобесие и бесчеловечность средневековья: "Как и следовало ожидать, И.Некулче, будучи идеологом феодального класса Молдавии, весьма часто прибегал к религии. Ведь церковь, как это доказано марксизмом...", и следуют ссылки на Маркса и Ленина, в которых разоблачается классовая сущность церкви и религии.
Таких цитат можно привести очень много.
Встав на точку зрения авторов книги, совершенно невозможно найти разницу между феодальной идеологией Некулче и феодальной идеологией фанариотов, инквизиторов и "охотников за ведьмами". Ведь все они по-своему были феодальными идеологами.
В странной интерпретации даются цитаты из летописи. Приводится, например, отрывок, где говорится, что бояре избрали господарем Константина Кантемира: "...выбрали все Константина Кантемира Ключника, так как был он человеком старым, почти семидесятилетним и рода более простого, даже грамоты не знал, расчитывали бояре, что вертеть им будут, как им заблагорассудится" /стр.87/. Всем ведь ясно, что летописец говорит об этом с осуждением, но Некулче представлен как идеолог "боярской олигархии", поэтому и цитата эта получает совершенно неожиданное истолкование - здесь якобы проявилась забота Некулче о том, чтобы "господарь был послушным орудием в руках крупного боярства".
"Так и начал вести себя господарь Николай по отношению к боярам. По отношению же к крестьянству, к черни хотел он выказывать милость и справедливость и желая быть на их стороне". Приведя этот спокойный летописный рассказ, автор утверждает, что Некулче якобы говорит об этом с возмущением, ибо речь идет об ущемлении боярских привилегий. Некулче то и дело приписывается негодование, возмущение и т.д., вызванное классовой его корыстью: "Негодование Некулче становится тем более понятным, если учесть..." и т.д. /стр.95-96/. Разве нет достаточно веского материала в самой летописи для определения феодальных взглядов Некулче? Почему потребовалось еще приписывать ему такие своекорыстные переживания там, где он соблюдает честь историка и объективно излагает события? Если подозревать его лишь в одной только классовой корысти, ненависти и негодовании, что же останется от его прогрессивности, о которой авторы так убедительно пишут в других главах книги? Не ясно, почему летопись этого "идеолога боярской олигархии" не стала достоянием мракобесов, а наоборот, считается одним из лучших памятников нашей древней культуры, широко любимым в народе?
Глава "И.Некулче - идеолог феодального класса Молдавии" - самая слабая в книге, она не помогает читателю понять широту мировоззрения Некулче и по существу находится в разительном противоречии с другими главами книги. Зачем понадобилось авторам такое разоблачение? На это можно дать ответ: Е.Руссев и В. Коробан - это люди, которых годами "прорабатывали" за "идеализацию" классиков, за некритическое отношение к литературным памятникам прошлого. Вот это долголетнее "воспитание" вульгарно-социологической дубинкой и повело к столь печальным результатам - писали то, что от них требовали. Из приведенных примеров ясно видно, что "учеба" прошла успешно.
Критики, рассматривая книгу В.Коробана и Е.Руссева, не только не восстали против упрощенного понимания мировоззрения и творчества Некулче, но всячески приветствовали такое разоблачение: им как раз больше всего понравилась глава "И.Некулче -идеолог феодального класса Молдавии", а В.Коробана, автора главы "Художественная ценность летописи И.Некулче", они обвинили в забвении принципа классовости литературы, в "идеализации" молдавского летописца, ибо там Некулче не представлен как идеолог боярской олигархии*. И такие вулгаризаторские характеристики писателей-классиков закрепляются, получают "силу закона", а критика наша против них не выступает.
Читая "Историю молдавской литературы" и особенно полемические выступления критиков этой книги, поражаешься тому равнодушию, с каким говорится о наших классиках. Нельзя не почувствовать какой-то мертвящий холод по отношению к красоте и величию их творений. И стиль и тон многих таких статей - шумных и сердитых, подписанных или анонимных - отдает прямой неприязнью к литературе. Пишут о тех, кто составляет гордость нации, таким тоном, будто речь идет о филоксере или о зубной боли.
Как я уже сказал, в ходе дискуссии вулгаризаторские ошибки и извращения, о которых шла речь, усугубились. Сегодня особенно ощутимы плачевные результаты этой дискуссии. Плохо обстоит дело с изданием классической литературы. В учебниках, особенно в школьных, до нельзя усугубилась однобокая, вульгарная трактовка классиков. В республике издается немало упрощенческих книг и статей, принадлежащих перу все тех же авторов. А профессиональные критики и писатели, наученные горьким опытом, предпочитают молчать.
Субъективистскими, ненаучными сочинениями запутан вопрос об общности классического наследия румынского и молдавского народов. Некоторые наши критики, особенно начиная с 1937 года, в своих работах неправильно трактовали этот вопрос, рассматривая влияние передовой общественной мысли России и Румынии на молдавскую культуру как чуть ли не противоположные, соперничающие друг с другом. Такие догматические представления можно встретить у отдельных авторов и сейчас. Они упорно пытаются вернуть нас к старым, вульгаризаторским схемам тех "теоретиков", которые в свое время всячески дискредитировали классиков, объявили их язык боярским языком и пытались внедрить грамматику, направленную против литературного языка.
Надо ли говорить о том, что работы, где умаляется или ставится под сомнение глубокая плодотворность давних связей, существующих между русской, молдавской и румынской культурами, ничего общего не имеют с подлинной наукой.
В действительности же вопрос этот имеет добрую историческую и научную ясность, доступную для любого добросовестного человека. И в основе его лежит ленинское учение о двух культурах в каждой национальной культуре. Правда состоит в том что между прогрессивной культурой России и прогрессивной культурой Румынии никогда не происходило никакой борьбы за корыстное влияние на молдавскую культуру.
Правда состоит в том, что в основном классическое наследство и литературный язык в силу исторического развития является общими для румынского и для молдавского народов. Несмотря ни на какие сложности исторического пути, в золотой фонд румынской литературы входят такие писатели и летописцы, как Г.Уреке, М.Костин, И.Некулче, Д. Кантемир, Г.Асаки, К.Стамати, А. Донич, М. Когэлничану, А. Руссо, К. Негруци, В. Александри, И. Крянгэ, М. Эминеску, Б.П. Хашдеу, К. Доброжяну-Геря и многие другие, которыми по праву гордится румынская литература и румынский народ. И не кто другой, как эти же писатели, составляют признанное классическое наследие молдавского народа. И в этом нет ничего непостижимого для человеческого разума. Многие народы мира, родственные или более далекие, имеют общий язык и во многом общую классическую литературу. Советская наука знает и глубоко объясняет закономерности таких исторических явлений. Зачем надо пугать этим людей? Ведь всем ясна роль великой культуры России в развитии передовой литературы Румынии и Молдавии. Это благотворное влияние дало свои плоды в творениях К. Негруци, А. Донича, Б.П. Хашдеу, К. Доброжяну-Гери. Великое прогрессивное значение русской литературы признается такими писателями, как М. Эминеску, В. Александри, И. Крянгэ. Об этом написаны многие исследования советскими и румынскими учеными. Зачем же делить это влияние по принципу местничества? Как можно поделить это влияние, скажем, между Б.П.Хашдеу -классиком молдавской литературы - и тем же Хашдеу - классиком румынской литературы?
Из наследия прошлого мы решительно отвергаем все то, что ущемляет дружбу и взаимосвязи наших народов. Мы бережем и культивируем все то, что связывает нас и сближает. Стремление видеть в общности культуры и общности языка для советских людей, носителей идей ленинского интернационализма, такая общность языка что-то нежелательное и даже опасное отдает явным догматизмом. Ведь именно для советских людей, носителей идей ленинского интернационализма, такая общность служит делу взаимопонимания и сближения народов, что подчеркнуто и в Программе КПСС.
Правильное решение вопросов нашего классического наследства имеет громадное значение для культурной жизни республики. Достаточно сказать, что только благодаря освоению этого наследия мы смогли изжить произвол и неразбериху в вопросах литературного языка и грамматики.
Только восстанавливая свои литературные традиции, нарушенные в 1937 году, мы вышли по-настоящему на простор культурного развития. Правильные нормы литературного языка дали нам возможность распространить грамотность в народе, довести до широких слоев трудящихся партийное слово через периодическую печать.
Противоестественные попытки направить грамматику против литературного языка, длившиеся до 1950-х годов, принесли громадный вред нашей культуре. Только после восстановления классики и нормальных правил орфографии в республике были переведены на молдавский язык собрание сочинений Ленина, труды Маркса и Энгельса, появилась возможность качественно переводить художественную литературу. Мы уж не говорим о том, что стало впервые возможным создавать грамотные учебники по всем отраслям знаний, переводить и печатать научную литературу.
Нужно с признанием сказать, что большая заслуга в этом принадлежит советской русской школе романистов и ученых-языковедов. Нужны были труды известных ученных В.Ф.Шишмарева, В.В. Виноградова, Д.Е. Михальчи, Р.А. Будагова, С.Б. Бернштейна и многих других для того, чтобы изжить нигилизм и образумить людей, пытавшихся внедрить грамматические нормы, направленные против литературного языка. В Кишиневе с участием представителей АН СССР были проведены две научные сессии по романскому языкознанию, где были решены многие спорные вопросы литературного языка и классического наследия. Когда говорят о взаимосвязи и взаимопомощи наших культур, широкая общественность Молдавии всегда имеет в виду и этот акт благородной товарищеской поддержки. Мы не должны забывать, что сегодня имеем большие научные силы советских романистов - лингвистов и литературоведов,- в сотрудничестве с которыми можем решать самые проблемы. В братском сотрудничестве эти проблемы решают ученые и писатели Кишинева, Москвы и Румынской Народной Республики.
Статья "Бережно относиться к классическому наследию" -одна из тех немногих статей, в которых вопросы нашего литературного наследия ставятся серьезно, вдумчиво и обоснованно. Ю. Кожевников затрагивает очень много проблем, в которых необходимо в конце концов разобраться. Дело начатое "Историей молдавской литературы", надо развивать,- конечно, на более высоком научном уровне и более полно. В республике работает Академия наук, в состав которой активно поддерживать их на путях создания настоящих и смелых и, подчеркнем это, научно-добросовестных трудов. И еще раз, учитывая горький опыт, скажем, что не надо сбивать отдельных молодых ученых, будь это литературоведы, или историки, или философы, с пути честного труда на скользкую стезю "уполномоченных" по всяческим "разносам". А то можно обнаружить, что единственным "научным достижением" таких людей является не какая-нибудь, хотя бы мало-мальски существенная исследовательская работа, а долголетний шум по "разоблачению" честных, творческих людей. Это крайне вредно для воспитания молодых кадров науки.
Впереди очень много сложной, но хорошей работы, в которой по-настоящему можно на деле узнать и различать творческих людей от пустозвонов.

* Кстати, в этой главе отмечается противоречивость позиции Некулче: Политические взгляды и симпатии летописца соответствовали во многом политическим взглядам боярства того времени.Однако благодаря своему критическому чутью и необыкновенно сильному художественному дарованию он преодолевает косность своей среды" /стр. 131; см. также стр.130,134 и др./.